– «Аквариум» выступает в Москве не так часто, но порой в самых непредсказуемых местах. Летом большой концерт в Краснопресненском парке, сейчас Crocus City Hall.
– Новогодний концерт в «Крокусе» – ежегодная традиция, а концерт в парке летом в центре Москвы – замечательный творческий ход! Благодаря организаторам концерта мы весь день провели на воздухе, а вечером еще и все наши друзья московские подгребли. Концерт был очень теплый! Так бы ежегодно!
– Это правда, что сет-лист выступления «Аквариум» часто расписывает лишь во время санундчека – то есть за несколько часов концерта?
– Лист составляется во время саундчека, иногда даже после него. В каждом городе есть определенная энергия, и только словив ее, можно понять, что здесь играть. Так же точно и в зале. Выйдя на сцену на саундчеке и услышав звук, можно себе представить, какой репертуар здесь прозвучит. В каталоге команды около 600 песен. Я знаю все. В активной концертной ротации где-то 350. На концерте Борис часто уходит из листа и вбрасывает четыре-пять песен, ранее не запланированных. Для адреналина. И ведь он помнит все тексты! Собственно, благодаря этому и создается ощущение джема, нами столь любимого. В интернете потом фанаты исправляют сет-лист.
– Вы в «Аквариуме» немногим меньше, чем лидер группы Борис Гребенщиков. Это творческая удача, четкая спайка, умение идти на компромисс или многолетняя дружба?
– Здесь есть еще и фатум, судьба. За 35 лет нашей дружбы мы расставались три раза. Но жизнь снова сталкивала нас вместе.
– Известен старый тезис: «Аквариум» – не группа, а образ жизни. Образ жизни – штука порой изменчивая, и музыкантов в группе поиграло немало, что, тем не менее, осталось неизменным?
– Неизменной осталась бесконечная преданность Бориса творчеству. Он постоянно работает, днем и ночью. Когда я приезжаю домой и проходит декомпрессия, я начинаю снова скучать по беззаботной рок-звездности гастролей. Ну, а изменения поверхностны, поэтому неважны.
– То, что состав группы терпит изменения, оставляет молодым музыкантам надежду на то, что и они смогут однажды выйти на сцену в составе «Аквариума». Какими качествами должен обладать музыкант, чтобы оказаться в вашей группе?
– Энциклопедическими знаниями, мгновенной реакцией, сильной устойчивостью, крепким лбомои тренированным организмом. Не говоря о музыкальной гениальности и душевной глубине (смеется – авт).
– Сразу после выхода альбома «Снежный лев» в 1996 году вы остались в Лондоне жить и работать, чем это было вызвано?
– Перед «Снежным львом» уже года два искал любые лазейки, возможности уехать, потому что я понял: мне душно, я не могу ничего делать. Ах, эти 90-е… Кому-то, конечно, это, может, и нравилось, были лихие приключения у людей, кто-то хапал дикое количество денег, крича о свободе. Нам на этом празднике было очень мерзко. И я был на грани отчаяния, был готов на все. И вот появился шанс, когда у нас была запись «Льва». Мы взяли дочку и бас – и уехали.
– Но вы не могли не знать, что почти ни у кого из отечественных музыкантов, на Западе не сложилось. Вы понимали, что мягко говоря, идете на риск?
– Понимал. Ну, конечно, в любом новом месте есть несколько лет, когда ты в говнище полном, когда ты цепляешься за любую возможность, но постепенно выгребаешь. Либо выгребаешь, либо нет. Ну и мне повезло, я выгреб. Алена помогла, она человек колоссального ума и выдержки. Она выучила язык, сделала себе сначала диплом, потом masters, потом PhD по лингвистике и занимается научной работой в UCL. Какие могут после этого быть оправдания?
У меня была тысяча там всяких проектов однодневных. Я много работал в разнообразных студиях в Англии и Ирландии. Однажды ко мне обратился А. Козин из «СД Лэнда» с просьбой сделать мастеринг одной из его групп. Это навело меня на мысль – создать лейбл, который будет гарантировать русским коллективам, желающим записаться в Англии, адекватность и эффективность всего процесса. Так появился Red Book Music.
– Вам каким-то образом помогло то, что вы играли в одной из самых знаменитых российских рок-команд, или название «Аквариум» для тамошнего творческого содружества был пустым звуком?
– Мне очень помог Джерри Бойз. В свое время он мне помог с резюме и рекомендациями. В принципе, через него я вышел на топовый, высший уровень сессионщика, завел знакомства в среде звукоинженеров и продюсеров.
– У вас уже было огромное количество записей с «Аквариумом», «Кино» и другими музыкантами. Вас оценили как инструменталиста из России?
– Я не могу сказать, что я какой-то супертехничный музыкант, но у меня свой характерный звук и мышление, и это постепенно создало мне определенную репутацию.
– Что стало первым проектом Red Book – лейбла, который вы открыли в Англии?
– «Бэрримор», «Звери», «Сплин», «Гамаюн», «Радиограмма» и Rina Green.
Что меня натолкнуло на название моей компании – Red Book Music? Red Book – у нас это «Красная книга». В Англии это значит, на самом деле, качественное аудио для выпуска CD, называется Red Book. Типа ГОСТа. Мне нравится неоднозначность (с одной стороны – качественное аудио, с другой стороны – вымирающий тип).
– Многие говорят, что записываться в Лондоне можно лишь для понта, дескать, в России технически возможно те же cамые. В Лондон едут, скорее, за общей атмосферой.
– Конечно. Лондон – Мекка! Любой творческий человек нуждается в творческих соках, которые у него в правильной обстановке начинают выделяться. В английских студиях очень плодотворная атмосфера. Да, студия – это дорого, но необходимо для альбома. Потом, в живой игре в студии есть интерактивность джема, музыканты отталкиваются друг от друга и подхлестывают грув. Конечно, можно сделать все, не выходя из своей спальни, на сегодняшний день. Поэтому так много плохо звучащей музыки. Это связано с огромным количеством всяких гуманоидных факторов, главный из которых – невежество. Мы сделали половину работы над нашим альбомом Universe 25 дома. Но свести этот материал я бы дома не смог, у меня хватило ума это понять. Наш альбом сводил в Корнуолле несравненный Джерри Бойз.
– Я знаю немало музыкантов, записывающихся живьем, предпочитающих аналоговую запись.
– Интересно, вот я вспоминаю все эти 80-е в своих маленьких клипах на YouTube, я делаю маленькие клипы, в которых я играю на басу версии песен 80-х годов – «Кино», «Аквариум» и прочее – и выставляю.
Люди радуются, веселятся. Я нашел на помойке инструмент «Кассиотон». Тот самый «Кассиотон», который использовался в «Начальнике Камчатки». И использую его в виде драм-машины, если мне нужен клик. Понимаешь, это такой удивительный момент: электроника, которая когда-то была для нас писком моды, теперь тоже стала ретро. Это в Японии распространено сейчас: люди выискивают дешевые старые игрушки, выискивают звуки эти двухбитные, распадающиеся на пиксели, хрипящие. Живое музицирование, сейчас, к сожалению, постепенно начинает вымирать. Есть суперпрофессионалы, которые в YouTube играют божественно, но в живом бэнде бледны. Что же касается аналоговой записи – известный факт, что очень хорошо записать как минимум барабаны на ленту, а потом уже все остальное накладывать дальше, потому что это как бы склеит, слепит полностью весь звук вместе, потому что лента дает определенную, скажем, такую натуральную компрессию записи, и искажение звука, которое делает звук круглее, теплее и точнее вместе. Цифра безжалостна. Ты можешь и в цифре добиться подобного эффекта, это возможно. Это требует большого искусства.
– Как возник ваш проект Rina Green ? В альбоме условно два хита – Titanic и November, в остальном диск явно настроен на продвинутую западную аудиторию.
– Если честно, мы ничего специально не настраивали. Тут просто как бы крик души такой, абсолютно не настроенный ни на какую нишу коммерческую. Проект этот существовал давно достаточно, наш первый концерт был в 1997 году. Мы приехали в Англию, Алена еще не очень хорошо говорила по-английски. Мы собрали группу. Отрепетировали сет. Дейв Стюарт пригласил нас к себе в Church Studios, и мы записали там пять песен, и выпустили в 1998 сингл. Иногда мы вписывались на разогрев к кому- нибудь из наших дружков, выступавших в Лондоне. Тогда это был центр, и Камден, сейчас все переместилось на восток, в Хакни, Долстон и Шордич. Мы постепенно начали набирать уже фанбазу, тогда все это было аналоговым способом (мы рассылали письма перед каждым концертом), e-mail еще тогда были в диковинку. Но в какой-то момент не выдержали нервы. У нас была директорша – Мишель, которая работала в свое время роуд-менеджером U2. Все рухнуло, причем рухнуло в тот момент, когда мы уже играли хедлайны в London Garage, LA. Он нас уже писал Melody Maker, у нас были хорошие ревю. Короче, рухнуло в 1999 году. Потом, до 2003 года мы делали какие-то демо-записи, а в 2003 году пришлось уехать из Англии на год в Германию, поскольку часть диплома Алены – год в Германии. Мы погрузили все пожитки в вэн, купленный за копейку у билдеров, и храбро уехали на нем в Германию.
– Этакий хипповский автобус?
– Да-да. В него все загрузили, даже кадки с цветами. И год прожили в Германии. Я играл в двух группах, Алена делала свой диплом, беременная Катей. Там же родилась Катя. Мы все собрали обратно в вэн и переехали обратно, уже вчетвером, в Англию. И с 2005 года, мы стали прикидывать, что дальше делать с группой. У нас появился барабанщик, который играл в группе The Drifters, Brian Fairbairn, и мы с ним сделали несколько демо, они до сих пор у меня есть. Ну так, примеривались, что делать. Сыграли пару концертов. Поняли, что все надо начинать с начала. Если ты полгода не присутствуешь на сцене, все – люди переключаются на что-то другое. Нельзя своих фанатов оставлять.
– Это случилось в 2005 году, и до вашего возвращения в «Аквариум» еще было далеко.
– Эти два года я начал Red Book активно внедрять в свои занятия. Сначала мы делали мастеринг на стороне, потом я стал больше вкладываться в продакшн. Когда я начал в 2008 году ездить с «Аквариумом», я сделал себе студию. Домашняя компьютерная Pro Tools у меня была с 2000 года. В этот раз я купил качественный аутборд и микрофоны. Стал готов к профессиональной звукозаписи. И тогда уже замаячила идея делать альбом. Но финансирования, естественно, не было никакого, это все нужно было самим делать. Дома сводить – это непросто. Я могу сделать акустические какие-то вещи, но полноценный продакшн – нереально.
– Вы специально учились звукорежиссуре или отталкивались от уже наработанного личного студийного опыта?
– Конечно, горький опыт проб и ошибок. Я пришел к тому, что сведение нужно делать у профессионалов. Соответственно, я брал группы, которые либо давали мне готовый материал, либо готовы были приехать в Англию и пойти со мной в студию к этому профессионалу, и там, в студии, записываться. Я делаю аранжировки и участвую в процессе музицирования.
Запись Rina Green проходила так. Сначала мы делали демо дома. Потом Лиам Брадли живые барабаны записывал удаленно у себя, Винс Ламанья записывал гитары у себя, они присылали мне файлы, я дособирал все это в сессию. Я полагаю, понятно, какое количество эдита нужно было сделать, потому что каждая из песен – это как складывание редактором книги. Мы сидели неделями и бесконечно редактировали аудио. После этого все отсылалось в Корнуолл, и Джерри сводил. Мы слышали и слышим, совершенно точно, на сто процентов, тот результат, который нам нужно получить, и, если что-то не так, хоть чуть-чуть где-то, приходится это дело все обратно в мастерскую на доработку. Поэтому все это гонялось туда-сюда. Некоторые песни пересводились 18 раз!
Джерри в Корнуолле, у него там студия, оснащенная аппаратом из Ливингстона-2. Он выезжает на запись в Лондон до сих пор, но живет в Корнуолле постоянно. Происходило это так. Он мне звонит: «Вот послушай этот вариант, а я пошел погулять». И нет его, скажем, 2-3 часа. Я слушаю и думаю, что мне делать с этим, потом то же делает Алена, и складывается лист: на 0,.25 нужно прибрать, скажем, ревер на голосе; здесь нужно добавить обязательно компрессии; здесь не хватает пространства и т.д. То есть это лист такой подробный, с каждой деталью. В Англии люди очень любят точность, логику. Поэтому такими листами мы обменивались, и постепенно вот так все выстроилось в течение двух лет.
– Но сейчас альбом записан, он вышел на CD, есть в iTunes, какова его дальнейшая судьба?
– Играть живьем и начинать работать над следующим.
– А что касается ваших приоритетных артистов вроде группы «Радиограмма»?
– Какое-то время назад я стал искать себе партнера, который бы занимался редбуковскими делами в России. Приходит огромное количество демо всевозможных, какие-то люди обращаются с просьбами, и я не хочу лично ввязываться в это все, потому что у меня и так уже выше крыши. Я нашел себе партнера. Это Михаил Егоров. У него своя группа, которая называется “»Радиограмма”, «, питерская. Они приехали один раз ко мне в Лондон записываться, сначала фронтмен и клавишница. И я пригласил гитариста – мультиинструменталиста Дэна Кларка – моего проверенного товарища, сессионщика и драммера Дэниеля Молина – остинского техасца, с которым играл в Texas Thunder.
– Практически вы проделали с ними то же самое, что с «Аквариумом» времен Radio Silence, когда на запись в Штаты пригласили только вас и Гребенщикова?
– Им нужен был лифт, им нужно было поднять свой материал на другой уровень. Мы сделали один альбом таким образом, я играл на басу и делал весь продакшн. На второй альбом они приехали уже в Лондон всей группой. Я вызвал Джерри Бойза, и мы записали весь материал с Джерри всей группой в студии.
– Все это рассчитано на то, чтобы сделать качественную музыку для России, и, все-таки, есть расчет, пускай и не слишком глобальный, на сугубо европейский рынок?
– Нет, они, конечно, на европейский рынок не рассчитывают, потому что абсолютно русские корни в этом. Они в свое время были большими фанатами «Аквариума», естественно, у них специальное отношение к поэзии, которое отличает «Аквариум» от всего остального. Изначально они обратились ко мне, чтобы сделать качественный продукт и сделать его в Англии. Это было их целью важной на первых двух альбомах. Сейчас вышел третий, который тоже писался в Англии. Но теперь с ними играет Сергей Наветный. Этот альбом уже больше говорит о них как о группе. Они ближе связываются друг с другом. Я уже не играл на басу на этом альбоме, за исключением двух вещей, остальное играл Сергей Рыжов, их басист. Они не стоят на месте. И в рамках моей компании, Red Book, они – родственный проект.
– При этом, как мне кажется, музыка остается вещью в себе. Вы же наверняка представляете себе формат сегодняшних FM-радиостанций. В их плейлистах группы «Чайф», «Агата Кристи», старые записи «Кино» и уже раскрученные коллективы, не способные шокировать хозяев станций и рекламодателей.. Для молодых групп лазеек и путей практически нет. Ну, окажутся они со своим диском на руках. Ради чего все это делается?
– Понимаете, мне безразличен формат. Я не дистрибьютер и давно прошел точку невозврата.
– Ну, вам и в «Аквариуме» неплохо, он будет востребован всегда.
– Они смотрят на меня и видят, что я искренне занимаюсь этим делом. Это наша петербургская кровь 80-х, которая сейчас вымирает. Наперекор вообще всему здравому смыслу и коммерческой жилке, мы занимаемся творчеством. Это вдохновляет некоторых людей, мне хотелось бы верить.
– Сейчас многие приходят к тому, чтобы плюнуть на ТВ и радио и продвигаться через Интернет. Вы считаете такой прорыва действенным?
– Интернет – это иллюзорная вещь. Вам кажется, что вы сидите в центре событий, и вокруг все прыгает, вокруг Dancing Jesus, котики, и все тебя так любят, и все лайкают тебя. Да кому ты нужен, на самом-то деле? Получается так, что создается искусственная атмосфера виртуальной движухи. Обманка! В Интернете нужно 200 тысяч раз разбросать, для того чтобы получить какую-то крупицу. Есть люди, которые знают, каким образом эту раскрутку делать, какие ресурсы использовать, как провоцировать всевозможные обвалы интернетные. Потому что тут же важно создать скандал определенный. И это тоже умение…
Кстати говоря, мой сын, Марк Титов, – IT-специалист, который как раз занимается Интернетом и электронной музыкой. Так вот, он знает, как эти механизмы раскручивать, как цеплять одно за другое, как создавать шквал информационный, который задействует огромное количество народа, репостов.
– Тем не менее, вы не можете не понимать, что Rina Green, та же самая «Радиограмма»– все равно не станут «сплинами», эта музыка не мейнстримом. Стало быть, вы сконцентрированы просто на выпуске хорошей музыки без прогнозов?
– Ну что ж, нет, по-моему, большой трагедии в том, что мы не станем «сплинами», хоть я и люблю их сильно. А прогнозы чреваты обломами, чудеса прогнозировать невозможно.
– Вам не кажется, что музыка перестала играть такую роль, какую она играла для вас в молодости?
– Так получилось, что я первые симптомы этого почувствовал лет 10 назад уже, музыка ушла из-под ног. То есть ушла из того, что было необходимым, революционным, важным, самым действенным. Я думаю, музыку отжал постепенно новый образ жизни, новые социальные ситуации, частично связанные с Интернетом, а частично с образом жизни: «заработай – сожри – сдохни». В Японии существует обширный социальный слой молодых людей, не выходящих из своих жилищ никогда. Они работают, заказывают все по Интернету, общаются по необходимости в Скайпе и с ужасом избегают какого-либо контакта. Их называют «хикикомори». У нас на в альбоме есть песня об этом и с этом этим названием.
– Но ведь в Лондоне каждый день тысячи музыкантов играют сотни концертов, клубы переполнены и вы наверняка активный свидетель и участник этого процесса?
– Мы с Аленой часто берем друг дружку, по бутылке пива и шатаемся по Лондону из клуба в клуб, просто ради того, чтобы посмотреть, что люди играют. Сейчас все переместилось на восток Лондона, поэтому мы везде ездим на великах. У нас удачно совпало, что выстроили огромное количество велосипедных дорожек к Олимпиаде, и мы по речке Лее, которая течет недалеко от нашего дома, по велосипедной дорожке можем доехать до центра Лондона за полчаса. И музыки очень много. Но она перестала цеплять. Мне кажется, дело в том, что пропал контент, люди перестали петь то, что тебе бы вставило. Все тщетно и малозначительно.
– Может быть спасение должно прийти с новым звучанием, как это произошло в 60-е с The Beatles, The Rolling Stones, Led Zeppelin, которые нашли его именно благодаря Востоку, Азии. Сейчас вон Восток и Азия сами приехали в Европу, так пользуйтесь!
– Индийская культура исключительно богата и красочна! В проекте «Аквариум Интернэшнл» с нами играла Sheema Mukherjee на ситаре. Oна дочка известного, легендарного ситариста, и она певица и басист достаточно известной группы Transglobal Underground. Она ситаристка классическая, высокого уровня, типа Хворостовский такой. Она приезжала к нам домой несколько раз, мы с ней дружим. Полгода назад выпустила сольный альбом. Это один пример. Но, к сожалению, часто в Лондоне я наблюдаю то, что азиатская молодежь в основном пытается копировать черную культуру, R&B, хип-хоп. Не поймите неправильно! Я обожаю черную музыку! Но это примитивное копирование: кепка набок, спущенные штаны, кроссовки «Адидас», фальшивый кокни-акцент. В Америке есть много интересной молодой музыки. Например, новое кантри, shoegase. У нашей давней подруги из Филадельфии Gwen Rooker есть группа. Называется Acres of Diamonds. Tолько что вышел альбом. Она гитаристка, клавишница, и певица этой группы. Я вам рекомендую, послушайте!
– Итак, лейбл Redbook – как он позиционируется в английской системе музыкальных ценностей и что нужно для того, что бы вы взялись за раскрутку группы? – Я не занимаюсь раскруткой группы. Я музыкант, а не менеджер.
Я для себя определил: что бы ни происходило, всегда буду в рубище – и с этим смирился. Поэтому для меня коммерческая составляющая находится на третьем плане. Для меня главное, насколько это меня зацепит. Если я в материале почувствую для себя что-то, тогда мне будет интересно этим заниматься. И тогда все остальное уже приложится.
– То есть для вас все равно все осталось на уровне понятий «Аквариума»: цепляет – не цепляет.
– А как по-другому?
M24
1stolica.com.ua
