ГЛАВА 15
Прошла неделя, а он все молчал, казалось, что он многое понял, оказывается нельзя говорить, да теперь просто больше не хочется. Нужно зарыться еще глубже, нельзя никому ничего говорить. Нужно заткнуться.
Он ушел глубоко в себя и ушел на долго. Прошла еще неделя он продолжал молчать с каждым днем мир казался менее интересным, чем был например вчера. Часы больше не играли никакой роли. Такое было раньше, но это проходило само собою без напряженья. Он стал все делить нужное, ненужное, очень нужное, не очень нужное. В конце, концов он совсем запутался сам же в своих сетях на этот раз до не изнеможения.
Очень много стал писать, писал, потому что не с кем было говорить, из всех кругов общения он выбирал себя. Песни писались и почти сразу же записывались Олегом, который все прекрасно понимал и может быть был единственным кто не собирался лезть туда, куда не просят. Он выслушивал, потом предлагал пойти покурить, что-то говорил или рассказывал, критиковал некоторые новые песни, включал аппаратуру и начиналась работа. Всю ночь шла работа, утром Севиюс засыпал у планшета во время урока. Приходил домой, ложился спать просыпался поздно ночью и снова брался за свои произведения. Вот он сидит пьет кофе, курит, и пишет:
Отрывок из написанного:
ХИСТИРИЯ
...Падший. Я вижу честный ангел жизнь свою готов отдать,
Знать силы к тебе прибыли опять.
Мне жаль тебя но здесь , лишь я правитель,
Лишь я могу сказать кому тут жить, кому тут умирать.
Раз он поэт, пусть пишет, пусть пишет все.
(И падший ангел крылами змея грозно замахнулся.)
Честный. Не тронь его.
(Вступился ангел чистоты , приняв и загубив в себе горячий злостный меч )
Падший. Не уж то ты и впрямь восстал из мертвых.
(Глотая дурно смелость света и поражения зла, теперь уже игриво держит свой ответ)
Честный.
(хрипло отвечает)
А я неумерал...
Падший
(И Сатана перебивая)
Тогда пока ты спал, он духом пал.
Поэтому и жив, Поэтому он жалко в жизни тонет,
(Уже с усмешкою)
Теперь взгляни на этот срам, душевной болью нужно наслаждаться,
А он лежит и стонет.
Честный.
(Твердо отвечает)
Я дух его, я был и есть его защитник я символ жизни , я его свет.
А там где свет, не уж то позабыл лукавый, тогда напомню тьмы просто нет.
Падший. Меня сражает твоя глупость, ты смело говоришь о том , чего не знаешь, однако я тебя прощаю.
А то что ты защитник, дух и свет все быть может не говорю, я твой урок усек прими и мой, Меня, господний рыцарь, все это почему то не тревожит.
Я снова глядя на тебя смешной бродячий чародей, невольно убеждаюсь в том что ты как твой земной любимец, тоже болен.
Да так и есть задуматься хоть раз попробуй, ведь ты как он не волен.
И обратив свой злостный взор на голос вбитый в угол, как мне смешно ха, ха . тебе не кажется что твой мертвец пытается воскреснуть.
Честный. Тебя это пугает?
(От воскрешенья, силы к свету прибывают, и ангел чистоты с любовью слабое дите приподнимает)
Падший. Да нет же нет, ты в слушайся в его несчастный бред, он, что то просит у меня.
Что? Хватит? Эй, рыцарь Света глаза ему протри, а то он плачет.
Прислушайся, он говорит никак иначе, он умоляет меня, хватит.
Смотри, обманутый защитник и помни, я тебе не врал, он духом пал.
Несчастье!
(Злобно прокричал Лукавый, делает удар не терпящий пощады к еще полнящему своим дыханьем воздух, тогда же тело, превратившись в ад, отбросилось назад и успокоилось, угомонилось).
Утро.
Головная боль, простуда, студенческая поликлиника.
Днем.
Драка на улице, четверо и один, был бит, причина деньги, деньги остались при битом, очередное доказательство улице своего жесткого мнения.
Вечер, больница, милиция, объяснительная.
Ночь.
Сидит, пьет кофе, курит, и пишет отрывок из написанного:
ЭТЮД САНЗДВИНИКА.
Cтоп утро.
...Вынул из тепла сигарету и судорожно стал искать спички. Нашел, хотя их было мало две или три штуки. За окнами кто-то шел и бил по стеклам. Прищурив глаза и старательно высматривая причину многочисленных ударов, он обратил внимание на серость плачущего неба за мокрым стеклом.
Он догадался, что это его друг, с которым всегда было о чем поговорить, он вскочил с кресла в объятиях которого он сидел, подбежал к окну и нервозно стал дергать форточку.
-Открывайся же, ну.
Сквозь зубы бормотал он. Форточка не поддавалось, и он ударил кулаком в стекло, оно разлетелось, и в комнату вошел друг.
Зачем?
Он стал просовывать голову в форточку с битым стеклом и успев изрезать свое лицо он уже не чувствовал ни боли, ни холода. Он думал лишь о том, что друг появился очень во время, дождь пришел очень кстати. Кровь вперемешку с дождевыми каплями текла по лицу, затекая в глаза и в рот. Он обо всем уже не помнил, просто улыбался, глаза были широко раскрыты а мокрые волосы так и лезли, слегка касаясь концами его карих зрачков.
Какой то жуткий и не званный гость вдруг появился в нем, я тебя не ждал, подумал он, а страх молча вошел в него, отбросил хозяина тела в сторону, назад в комнату и принялся надвигаться.
Он пятился, не спуская взгляда от силуэта человека в белых одеждах возникшего из ничего, пришедшего из ниоткуда. Пятясь и все, роняя за собой он упал на пол и прижавшись к стене прикрылся руками, подальше от своей головы. Страх его не стал трогать, наверное передумал, ведь это первый день уходящего месяца а значит все еще впереди.
Какое странное спокойствие оставил после себя страх, он нашел его в себе и схватился за него обеими руками. В руках была гитара. Успокоившись, он понял, что этот гость больше не уйдет, он отбросил гитару, кажется, она разбилась. Ведь ласки бывают разными даже грубыми. Теперь он просто положил голову на коленки и закрыл глаза, пришло время мечтать.
Что происходило дальше он не помнил, но успел поймать себя на мысли что уже не чувствует своего лица, ни улыбки, ни моргания усталых глаз, ничего вообще. Он пытался хлопать ресницами очень медленно и постоянно, что бы успеть понять что случилось.
Ну, вот теперь он стал понимать, что находится на кухне и сидит за столом. В углу стояла газовая плита и знаешь, все четыре конфорки ярко горели и расплывались, от духоты и гари было очень тяжело дышать. Кружилась голова, он попытался встать на ноги, не заметив того, что стул откинулся в сторону и свалился на пол.
-- Состояние онемения что ли? - Думал он.
Хотя все было предельно ясно, лицо не поддавалось улыбке или каким либо другим эмоциональным изменениям. Только по одной причине, кровь и раны на лице стали сохнуть, теперь усохшая кровавая маска стала сыпаться, и наконец свалилась на стол прямо перед ним. Я, снова чист, я снова, СТОП УТРО.
ГЛАВА 16
Утро.
Большая температура, Севиюс уснул:
Двигаясь по узкому синему коридору в сиреневой дымке, он думал о том, как тяжелы его шаги. По центру коридора, куда то в даль, уходила обрывистая полоса. Он и не заметил, как оказался вдруг в самом центре города и шел по середке всех дорог. Страшно, почему-то не было и вихрем пролетавшие мимо машины, чуть задевали край вьющейся куртки, тут же исчезая где-то далеко, в мокром и холодном тумане. Надо сойти с дороги и сразу же, как он подумал об этом, он очутился вдруг, в как ему показалось в те минуты, на глубоко дышащей алее с большим количеством скамеек, теряющимися в перспективе. Он стал понимать, что это дышит она. Она сидела на каждой скамейке и он подсел к той, которая была ближе всех. Она словно не замечала его, а он чувствовал ее тепло и уже думал о том, как же хорошо тут. Его мысли оборвал, ее тихий и нежный голос, он взглянул на нее. Она вроде как тихо спросила:
- Севиюс?
Он не видел как она спрашивала, но ему нравилось то, что она мило улыбалась.
- Она красивая, - подумал он.
- Я знаю.
Ответила она, широко открывая рот, который напоминал, бездонную, черную дыру. Севиюс этого не видел, он уже утопал в синеве ее глаз:
- Кто ты? Как твое имя?
Она вдруг покраснела и медленно опустила голову. Краснота стала капать ей под ноги, тут же покрывая землю собой.
Ги-ги-ги-на. - Проговорила тихо она.
- Что? - Севиюс опустил голову ниже, чтобы услышать ее имя.
Взорвавшись в крике, отпрыгнув и приняв облик человекоподобного монстра, она кричала о своем имени:
- Гильотина., меня зовут Гильотина. Знаешь? Меня зовут Гильотина!
Севиюс пустился бежать, он бежал, а она парила над ним, приближаясь к лицу очень близко, заглядывая в его испуганные глаза, потом отдалялась, чтобы приблизится вновь. Кровью залитые глаза, белое лицо, растрепанные волосы, дикий крик, колокольный звон и яростный смех.
Севиюс в самые страшные минуты, прикрикивал в диссонанс ей и понимал, что прилагает все усилия, чтобы бежать, куда угодно, только бы подальше от нее.
Но, картина не менялась, все стояло на месте, лишь через некоторое время, когда силы уже почти иссякли, все медленно зашевелилась. Затем движение, стало набирать темпы и вот уже все завертелось вокруг с такой скоростью, что он вывалился из себя и как будто бы растаял, в хаосе уже не чувствуя обычной опоры под ногами.
Что-то желтое, осыпало глаза, забило рот и вскоре засыпало все лицо. Было уже трудно дышать, когда он почувствовал, что схватился за что то рукой стараясь поджать ноги как можно ближе к лицу, чтобы наконец выбраться из этого порыва ветра, несущего с собой, нечто похожее на песок. Вдруг в одну секунду все затихло и пропало.
Послышались человеческие голоса.
Люди, ура здесь люди, - шептал он себе под нос. А люди, наверное, возвращались со своих работ, или каких ни будь других мест, где можно провести свой день. Очень редко удавалось, посмотреть на человека, который висел на трубе, в городском автобусе, при этом поджимая ноги и голосуя о том, что как хорошо, когда вокруг люди.
Что с ним, не знал никто, но народ держался от него подальше, так, на всякий случай. Кто-то, ругал его за пьянство в таком раннем возрасте. Кто-то утверждал, что неделю назад в городской психиатрической больнице, произошла амнистия и что парень, является самым сочным плодом, этой амнистии.
Севиюс открыл глаза, все расплывалось, он стал их тереть, все постепенно стало приобретать свое место. Он видел, как ему махали руками окруживший его народ. Не принимая во внимание весь шум и движение, он стал осматриваться. Затем хоть и медленно, но все же понял, насколько нелепо он выглядел со стороны, это заставило его скрестить руки на груди, нахмурить брови и облокотиться о стекло медленно ехавшего автобуса.
Он думал о том, как умудрился оказаться в таком положении, хоть уже и не помнил, что вытворял в и не знал, как оказался в автобусе. И вот, пока он об этом всем думал, пассажиры в автобусе уже сотни раз успели поменяться и спустя десять минут, перед ним стояли совсем уже другие люди. Эти оказались более спокойными. Случайно всмотревшись в картину, находившуюся за окном напротив, он в растерянности и с выражением беспокойства на лице, принялся шлепать ладонями о стекло и громко спрашивать:
- Где я? Я не знаю этих улиц. Простите, а почему так мало домов вокруг? А на той стороне их вообще нет. Мне кто-нибудь скажет, какая это улица?
Люди были безразличны к этим восклицаниям, они застыли как куклы, каждый в своей позе. Автобус затормозил, куклы посыпались в один угол, свалившись в него как не нужный хлам. Со свистом открылась дверь автобуса, предложив обязательно выйти. Не очень то Севиюс и хотел идти туда. Он не понимал, откуда все это взялось. А они не понимали, откуда он взялся во всем этом. Автобус стоял с открытыми дверями и настаивал на своем.
Севиюс медленно и нехотя, поплелся к выходу. Оказавшись на улице, он стал щурится от солнечного света, а его обувь, тут же утонула в горячем песке. Пока он осматривался, автобус успел уже, куда то убраться. Было очень жарко, вокруг был один лишь песок. Не считая, словно нововыстроенных четырех этажных домов.
- Хотя бы одно дерево. - Думал он, держа ладонь козырьком над глазами. Он решил выйти на дорогу, по которой приехал автобус, Севиюс обернулся и сделал шаг вперед, на горячий асфальт. Немного попрыгав на месте, для того чтобы песок осыпался на асфальт, он отправился в путь. Севиюс решил двигаться дальше. Искать, что-то свое, родное, там, где родным и не пахло. Он шел и шел, казалось даже если он пройдет тысячу километров, то все равно ничего не изменится, все будет таким же. В конце концов, посчитав, что идти по дороге неизвестно куда ему наскучило, он спрыгнул на песок и направился к домам, в которых по идее должна быть жизнь. Лишь бы успеть, только бы не опоздать. Потому что теперь, он точно был уверен в том, что произойти может все что угодно и в любую минуту, а предсказать что-либо, было невозможным. С каждой минутой, он становился все ближе и ближе к этим зданиям. Добравшись до одного из домов, он решил обойти его, в надежде попасть во двор дома. И ему показалось странным то, что сторона дома, смотрящая на новую, еще пахнущую мазутом дорогу, была выстроена из бетона, а вот обратная сторона, была сооружена полностью из дерева. Он был прав, здесь не просто была, а во всю кипела жизнь. Большой двор, коротенькие дорожки, выложенные из кирпича, не высокие, скопившиеся в кучу гаражи, кладовки, какие то времянки, от которых отвисали веревки и привисали где-то на расстоянии пяти, десяти метров, к вкопанной в землю трубе, или какой ни будь деревянной балке. И судя по тому, что именно на этой веревке висело, Севиюс подметил для себя и вслух проконстатировал свои догадки:
-Бельевая и низко висящая.
Он стоял посередке двора, улыбаясь и осматриваясь. Севиюс уже не нервничал, по всей видимости смирился, со своим нынешним положением неясности. Показались люди, которые отнеслись к появлению во дворе незнакомца, с абсолютным безразличием.
- Странно, - подумал он и медленно зашагал по двору.
Между двумя рядами весящего белья сидел ребенок, на горшке с соской во рту и с большими заплаканными глазами. Чтобы не оборвать веревки, Севиюсу приходилось постоянно пригибаться. При виде малыша с горшком под задом, Севиюс хихикнул и подмигнул глазом в знак приветствия. Малыш в ответ, вдруг выронил со рта соску и тут же продолжил видимо давно уже начатый, и остановленный лишь для небольшой отдышки, свой сольный концерт. Севиюс не любил такого типа звуки и поэтому прибавил шаг, оставив за собой, возмущение в виде слов:
- Орун несчастный, ты скорее в слезах захлебнешься, чем допоешь свою слезную арию!
Громко и дико кудахтая под ноги, бросались непонятно откуда взявшиеся куры Камикадзе. Куры Идиотки бились об его коленки, теряли сознание и оставляли после себя лишь свои перья. Залаяли дворовые псы и в голову ударило чувство очередной само потери. Могучая тень вдруг накрыла весь двор. Он поднял голову и замер в изумлении, там за домом ползла улитка.
-- Еб твою мать - изумленно протянул Севиюс.
Улитка не просто ползла, она что-то говорила. Севиюс попытался вслушаться в ее слова, уже не обращая внимания на бьющихся кур которые завалили его почти до пояса.
-- Я ползу далеко, мне ползти не легко.
-- Ты пришел и всегда беда.
Севиюс разобрал слова, но ему хотелось теперь знать, о ком она говорила.
-- О ком это она? - подумал Севиюс
-- О ком это она? - сказала Улитка
-- Мама у меня крыша едет - взвыл Севиюс.
Сразу при этой мысли крыша дома, за которым ползла улитка тронулась и стала медленно съезжать.
- Кто об этом думал, кто об этом подумал? - Раздавались испуганные истеричные голоса со всех сторон, видимо тех кто обитал в этом доме и снова появился этот пронзительный голос плачущего ребенка.
Ошеломленный Севиюс вертел головой, но вокруг было одно белье, бельевой обруч в котором находился только он, ни горшка не ребенка уже давно не было, но детский плач остался, он разрывал перепонки ушей.
Бельевой обруч, стал сужаться и Севиюс рванул, срывая это белье и прыгая чрез бросающихся кур, через всякие палки ищущие колеса и все же он зацепился ногой об валяющийся таз, со свиньями внутри. Севиюс, свинья и таз, высоко взлетели и полетели в небольшую времяночку, выстроенную из картона и фанеры. Пробив все это добро собою, Севиюс провалился в другую живность. После посадки он почувствовал, что вокруг него и под ним все шевелится, пыхтит и нервозно подрагивает.
Если бы ни это что-то которое запрыгнуло на живот и мелкими прыжками направилось к области головы, свалившегося с небес. Проделанная им же самим дыра в потолке, в которую пробился солнечный свет и голубое небо, было первым, что он увидел, после того, как решился открыть глаза. Он лежал, глубоко дыша, вспоминая злостным шепотом, чью то мать. Вот был еще один наскок на живот и теперь на нем, их было уже двое. Он повел зрачками в сторону, что бы узнать, что по нему разгуливает. Оказалось кролики, самые обыкновенные кролики. Он выдохнул напряжение и опять вспомнил, чью то мать. Чуть полюбовавшись небом, он стал подниматься на ноги. Наконец выпрямившись во весь рост, он почувствовал тяжесть и странное дрожащее свисание рубашки на один бок. И это тоже были кролики, только мертвые, которые прилепившись к рубашке, свисали и легонько колотились об Севиюса, в предсмертных судорогах. Севиюс брезгливо стряхивал их с себя, те же отваливались, как улитки со стекла.
- Улитки, кролики, свинья, куры чего я еще тут не видел - ворчал Севиюс, - раз все происходит именно так, значит, что-то я сделал не так. Откуда у меня в голове вся эта дребедень, начну по порядку. Дребедень вообще придумываю я сам, значит я и есть хозяин тех обстоятельств которые я придумываю. Хорошо допустим так, но в этом случае я должен был знать, что куры будут бросаться на меня будет ползать говорящая улитка если это уебище вообще улитка. Я этого всего не знал и мало того, что не знал, я ведь не знаю и того, что будет дальше. Значит нужно искать главную причину которой являюсь совсем не я. Стоп а если это то что яеще не успел придумать но должен в этом случае я конечно не знаю что придумаю и поэтому не могу знать почему ползла улитка. Палка о двух концах главное не потерять мысль.
Севиюс выбрался из крольчатника оставив после себя, только разбегающихся в разные стороны, то и дело бьющихся друг об друга и обо все что попало несчастных и счастливых кроликов. Судя по их поведению, кролики были абсолютно слепы. Севиюс удивленно глядел, на бедных, ушастых, слепых, еще дышащих кроликов потом спросил их с такой искренностью, словно они могли ответить:
- Сколько же вы тут сидели, что ослепли? Может вы, такими родились? Если нет, то что за живодер довел вас до такого?
Чуть поглядев, на неуместно смешное, кроличье мучение, его размышление на тему жалость, вдруг снова перешло в русло философии, что заставило произнести перед уходом последнюю, не успевшую до конца сформироваться, фразу.
Да ребята, свобода это кровь. Можно за нее бороться, а можно и не бороться. Кто не борется тот рано или поздно заслуживает эту свободу, эту награду приносит случай. Хотя вы все равно слепые для вас стать свободным равносильно медленной мучительной смерти. А те, кто сейчас отклеивался с моей рубашки, оказались намного счастливей вас, может быть даже и меня. Ладно, кролики! - Севиюс махнул рукой и уверенным шагом отправился дальше. Он в последний раз взглянул на двор, в котором натворил дел, где обитатели двора уже принялись восстанавливать не до конца съехавшую крышу. Севиюс улыбнулся и подумал:
-- Крыша едет!
Крыша тут же рухнула, завалив нескольких жителей.
Севиюс прищурился, растянувшись в улыбке, задорно вскрикнул:
- Класс!
-- Снова раздались голоса на этот раз очень жалкие:
-- Кто подумал? Кто подумал?
-- Кто подумал, кто подумал, - передразнил Севиюс, - Я подумал!
