Рашид Нугманов – режиссер, сценарист, продюсер – известен в первую очередь фильмами “Йя-хха” (1986) и “Игла” (1988). Вскоре после окончания работы над фильмом “Дикий Восток” (1993) он уехал во Францию. И вот недавно Рашид Нугманов снова оказался в Петербурге, где встречался с Олегом Тепцовым. Эту встречу организовала искусствовед и сопродюсер Вера Глушкова (Мамлеева), представляющая интересы обоих режиссеров. Мы просто не могли упустить возможность пообщаться с Рашидом Нугмановым, создавшим, без преувеличения, культовые картины.– Вопрос, который интересует меня очень давно: где можно увидеть фильм “Дикий Восток”?
– Он не был издан на видео или DVD, хотя шел по телевидению. Я сейчас возвращаюсь в кино. Начинаю с “Иглы”, в следующем году этой картине исполняется двадцать лет. И я хочу в первый раз за все эти годы выпустить в достойном качестве коллекционный диск с “Иглой”. Вслед за этим придет очередь “Дикого Востока”.
– Будут проведены работы по восстановлению изображения, звука?
– Там нечего восстанавливать: негатив в великолепном состоянии хранится в Госфильмофонде в Белых Столбах под Москвой. Но всегда, когда выходили полупиратские копии, их печатали не с негативов, изображение было не выставлено, про звук – молчу. В итоге смотреть это было стыдно. Довольно долго шли переговоры с Казахфильмом, и мы достигли договоренности, теперь у меня есть эксклюзивное право на фильм на пятнадцать лет. Я начну с того, что оцифрую изображение с негатива. Потом выставлю цвет, свет, качественно запишу звук в формате “пять плюс один”.
– Вы сказали, что собираетесь возвращаться в кино. Есть ли в планах съемки новых картин?
– Ну разумеется. Сейчас наконец-то наступило время, когда фильмы можно показывать. И есть надежда, что их увидит больше ста человек. А значит, игра стоит свеч.
– Уже есть сценарий, какие-то конкретные планы?
– Их много. Но я предпочитаю не говорить о том, что не запущено в производство. Говорить о том, что не сделал, – это так же странно, как, например, рассказывать о том, какое вдохновение тебя посетит. Но “кухня” большая.
– То есть существует несколько вариантов, и окончательного решения вы еще не приняли?
– Выбор делаешь не только ты. Кино (в отличие от литературы или живописи, где достаточно бумаги с пером или красок и холста) – это совместная работа десятков, если не сотен людей. Что подразумевает большие вложения. Поэтому, разумеется, судьба картины во многом зависит и от того, кто вкладывает деньги. Сам-то я спокойно мог бы для себя выбрать, что из этого пакета я хочу делать в первую очередь. Но пока нельзя предсказать, какой из сценариев будет счастливее.
– Но уже можно сказать, что вы будете и сценаристом, и режиссером, и, возможно, продюсером?– Я буду делать все, что умею. Как было и на всех предыдущих картинах. В “Йя-ххе” я не был разве что оператором. В “Игле”, хоть в титрах я обозначен как режиссер-постановщик, я занимался и работой художника-постановщика, и звук придумывал, и монтировал...
– Где планируются съемки: во Франции, в России?
– Все здесь: Россия, Казахстан – Евразия. Это моя родина, моя страна.
– Вы живете во Франции. С чем это связано?
– С семьей. Моя жена – француженка, мои дети – наполовину французы.
– То есть причины не творческие?
– Нет. Причина одна – любовь. Нужно было выбирать: либо я привезу ее в Казахстан, либо сам уеду туда. Поначалу были сомнения, а потом, поездив туда-сюда, я понял, что, для того чтобы сохранить семью, мне нужно перебираться туда. Я переехал, но это не мешает мне жить между двумя странами.
– Чем вы занимаетесь во Франции?
– По большому счету, я никогда не оставлял кино. Там я работал с американскими коллегами, занимался различными юридическими вопросами, связанными с кинематографом. Я довольно хорошо изучил эту сторону вопроса, которую раньше вообще не знал.
– Почему с американцами?
– Сначала я не знал ни слова по-французски, а английский у меня близок к совершенству. Скажем, я знал его достаточно, чтобы написать сценарий. А контакты, которые возникли во время съемок “Иглы”, были из Америки. Я занимался контрактами и правами, потому что не чувствовал себя готовым снимать в Америке. Я человек евразийский, что очень хорошо понимаю. Кроме того чтобы снимать в США, нужно жить в Лос-Анджелесе. А этого я никогда не хотел. Авторское кино там имеет мало шансов. Там в ходу поговорка: “Успех в кинематографе определяют две вещи: Нigh concept и география”. География подразумевает, что ты живешь там. А High concept – это понятие, родившееся в Голливуде с появлением телевидения, обозначает оно что-то вроде “зажигающая идея”. Причем ее надо уметь выразить не более чем двадцатью пятью словами, и зрителю захочется смотреть кино. Это пошло из газет, публикующих телепрограмму. А сейчас активно используется в диалогах режиссеров и продюсеров.
– Не было ощущения, что вы вынуждены были задавить в себе творческое начало?
– Я не отношусь к кинематографу как к профессии. Впрочем, я ни к чему так не отношусь. Это просто часть моей жизни. Я и с людьми, которые у меня снимались, работал не как с актерами, а как с друзьями, с которыми мне бы хотелось проводить время. Время можно проводить по-разному: можно пить водку, а можно сочинять музыку или снимать кино. Нам захотелось снять кино. “Игла” – это часть жизни, а не какой-то “продукт”. Поэтому, когда спрашивают, мол, не хотелось бы продолжить, я отвечаю, что ничего и не бросал. Я продолжаю жить. Например, последние десять лет я вплотную занимался политикой Казахстана. Это точно так же не моя профессия, а часть жизни. Мне было интересно, я увидел в этом что-то важное для себя. Для меня многое определяет одно понятие: если я этого не сделаю, сделает ли это кто-то другой? Если другой не сделает, то я занимаюсь этим. А если вижу, что это спокойно может сделать кто-то еще (не важно, лучше или хуже), то я не берусь. Например, я был уверен, что ничего, подобного “Игле”, никто сделать не может. Поэтому же мне неинтересно было бы делать, например, “Приключения Чиполлино” – этим могут заняться и другие люди.
– В Петербург вы приезжали, чтобы провести некие переговоры с Олегом Тепцовым. Если не секрет, о чем шла речь?
– О тех самых проектах, о которых я пока не буду говорить. Чтобы вам было понятно, о чем шла речь: у нас довольно схожие судьбы. Мы оба сняли фильмы в одно время, он – “Господина оформителя”, я – “Иглу”. Обе картины в те годы стояли особняком. Оба фильма дебютировали на фестивале “Золотой Дюк”. В 90-е годы мы отошли от кино и занялись чем-то другим. А в данный момент мы собираемся вернуться, но уже не в качестве продюсеров, юристов или кого-то еще, а в качестве режиссеров. Этим мы и делились друг с другом, разговаривали о том, что нужно, что необходимо сейчас, что нужно нам самим, что не упадет просто так, не пропадет всуе.
– Много ли у вас оказалось общего в плане эстетики?
– А об этом мы даже не говорили. Я считаю, что эстетика – это глубоко личное. Тут не стоит что-то координировать, это бесполезно. Более того, я полагаю, что вещи, которые ты делаешь, сами диктуют тебе собственную эстетику. Если ты настоящий художник, ты слушаешь материал, он многое подсказывает. Мы говорили скорее об идеологии. Это очень важный элемент того, что ты делаешь. Если этого не понимаешь, ты делаешь что попало. А стоит знать ответ на вопрос “зачем?”, понимать, что именно ты хочешь сказать. Впрочем, четкая постановка идеологической задачи еще не делает тебя ее рабом. В процессе работы над материалом многое может меняться. Ведь материал – это не что-то неодушевленное. Ты творишь, но в этот момент материал тоже творит – тебя. Ты и сам меняешься. Конечно, если это настоящая вещь, а не просто ремесло. Поэтому, начав с одной идеей, ты можешь закончить с другой. Но это не страшно. Если на твоем пути тебе открываются новые истины, надо их принимать, даже если они противоречат тому, что было с тобой некоторое время назад.
– Можно говорить о том, что в ближайшее время вы начнете снимать?
– Я собираюсь начать чем быстрее, тем лучше. Опять же, если бы это зависело только от меня, то я начал бы завтра.
Константин Федоров, FREE ТАЙМ
