Петр Мамонов прожил конечно же одну судьбу. Но в ней были такие повороты, что всегда казалось - эта судьба вот-вот может кончиться. Но она не кончалась. Просто делала новый виток.
Я познакомился с Петей Мамоновым очень давно, в конце 70-х. Тогда мы оба были молодыми журналистами. Потом наши пути разошлись, я видел его пару раз в театре, один раз он приходил в редакцию журнала, где я тогда работал. А потом - новая встреча. Потрясшая до глубины души. Пётр Мамонов сыграл в кино святого старца и получил за эту роль «Золотого орла». Вот уж больше всего, подумал я, Мамонов никогда не походил на отшельника, богобоязненного мудреца. Что же с ним случилось? И я решил разобраться, прочертить, так сказать, всю траекторию. Время действия фильма «Остров» указано точно: год 1976-й. Именно тогда в маленьком бревенчатом монастыре на далеком северном острове происходят все эти события: блаженный и не похожий на других монах-истопник, отец Анатолий, исцеляет неизлечимых, даёт советы несчастным, проникает в помыслы, истово молится. Кем же был сам Пётр Мамонов (в фильме - отец Анатолий) в том далеком 1976-м?
Лицо первое. Учётчик писем
Должность его называлась так: учётчик писем отдела коммунистического воспитания. Работал Пётр в журнале ЦК ВЛКСМ «Пионер». Зарплата П. Мамонова в те годы составляла (как и зарплата других учетчиков) 95 рублей. Интересно, что, когда учётчик П. Мамонов дорос до корреспондента и зарплата его стала составлять уже 140 рублей, на должность учётчика в тот же отдел был принят другой молодой человек - Андрей Максимов, ныне драматург, театральный режиссер и ведущий программ «Ночной полет» и «Дежурный по стране» (вместе с Михаилом Жванецким). Две будущих звезды отечественного кино и телевидения должны были приходить на работу каждый день строго к десяти утра. А уходить, естественно, ровно в шесть.
«Меня в «Пионер» взяли по блату, - вспоминает Андрей Максимов. - Сразу после школы я начал работать курьером в одной газете. После того как я обозвал дурой свою начальницу, меня оттуда уволили. Потом некоторое время я проработал у своей тёти в морге, печатал на машинке отчеты судебно-медицинских экспертов, но работать там было тяжело, по ночам снились кошмары, и мама через своего друга, писателя Георгия Марчика, устроила меня в «Пионер». Думаю, что по блату взяли в «Пионер» и Петю Мамонова. Его мама была известным переводчиком со скандинавских языков».
«Самое страшное воспоминание о «Пионере»? - рассказывает Ася Друянова. - Конечно, мешки писем от детей, которые вносили в наш кабинет по утрам. К каждому письму нужно было приколоть карточку, зарегистрировать, на каждое дать ответ. В течение 20 дней. Самое рекордное количество писем - 80 тысяч за год. То есть в месяц, если учесть летние отпуска, мы получали около 8 тысяч писем. В основном это были ответы на разные викторины. Очень много стихов, сказок, рассказов. Еще дети просили прислать им игрушку, книгу, магнитофон или просто деньги. И конечно, жалобы от взрослых, жилищные кляузы, всякие сложные истории о несправедливых увольнениях. На «творческие» письма отвечали приглашенные консультанты. Они получали за развернутый ответ (на страницу текста) один рубль или восемьдесят копеек».
Петя Мамонов отвечал в журнале за тимуровское движение. И редактировал рубрику «Боевой листок тимуровца», где дети рассказывали о своих успехах, как пионерские отряды помогают старикам, ветеранам, малышам, инвалидам, в таком бодром стиле. Петя называл эту рубрику «Боевой листок сумасшедшего». «Пионер» был главным детским журналом страны. Рекордный его тираж - миллион шестьсот тысяч экземпляров. Это был своеобразный «Новый мир» детской литературы - в нём публиковались не только бодрые пионерские статьи, но и вполне серьёзные вещи: стихи, рецензии, рассказы, повести с продолжением, даже романы. Печатались и классики детской литературы, и молодые писатели. Для тех, кто хотел войти в официальную советскую детскую литературу, то есть «попасть в обойму», работа в «Пионере» на любой должности была престижной. Для Мамонова престижной она так и не стала...
Мамонов - не единственный знаменитый человек, кто работал в те годы в детском журнале. В ленинградском журнале «Костер», например, в 70-е годы был свой Мамонов - писатель Сергей Довлатов. Кожаный диван, на котором не раз ночевал подвыпивший Довлатов, до сих пор является редакционной достопримечательностью.
«Работать в какой-то конторе для творческих людей тогда было совершенно незазорным делом, - вспоминает Андрей Максимов. - Во-первых, чтобы выжить, а во-вторых, чтобы не загреметь в милицию за тунеядство. Тогда был закон о тунеядстве, просто сидеть дома никому не разрешалось, нужно было где-то числиться».
Главным редактором «Пионера» в те годы был Станислав Фурин, человек своеобразный, который был совсем не похож на розовощекого циничного комсомольского работника 70-х. Фурин обожал писателей, композиторов и поэтов, страшно гордился своей причастностью к миру литературы и часто устраивал в «Пионере» с участием всей редакции «встречи», которые заканчивались довольно серьезной пьянкой. Фурина нередко выводили из здания на Бумажном проезде под руку, причём он всегда останавливался на вахте - и начиналось то, что его заместитель Лия Семёновна Симонова не без иронии называла «процесс воспитания постового милиционера». Бывший офицер, Стас Фурин вообще ревностно относился ко всем формальным моментам службы. «Вы уже знаете, что такое мужчина, но вы не знаете, что такое детское письмо!» - обращался он к девушкам из отдела писем. В кабинетах курили, хотя курить полагалось на лестнице, и Фурин страшно боялся пожара. - «Лысым назовешь - прощу! - говорил он Пете Мамонову в минуту полной откровенности. - Редакцию сожжешь - убью!» В минуты сильного гнева маленький и действительно лысый Фурин сильно швырял об свой стол первое, что попадалось под руку, - карандаш, например. Иногда свои очки. Но это вызывало среди молодых «пионерцев» не страх, а с трудом сдерживаемые улыбки. Фурин, в сущности, был добрейшим человеком, даже мягким. Другое дело - его заместитель.
«Именно в том году, когда я пришла в «Пионер», Петя ушёл из редакции в банщики. Фурин не мог ему этого простить, он часто говорил о том, что Мамонов его предал и после центрального органа ЦК ВЛКСМ моет чужие задницы», - вспоминает Ася Друянова.
«Петя был страшно доволен тем, как ему удалось решить проблему денег, а значит, творческой свободы, - рассказывает Андрей Максимов. - Дело в том, что мы все тогда как бы вели двойную игру. На работе отсиживались, а потом выпивали и говорили о том, что мы свободные люди и завоюем себе свободу своими руками - книгами, стихами. Мы не были диссидентами. Мы просто хотели стать писателями, чтобы эту свободу обрести. Вполне себе официальными советскими писателями. Но - талантливыми и признанными. Это был наш путь к свободе. И Петя ничем от нас не отличался, насколько я помню. Единственное, чем Петя отличался, - он был очень нервный. Каждый день Лия Семёновна Симонова, заместитель главного редактора, спрашивала нас, к примеру, почему мы опоздали на работу на десять минут. Я спокойно принимал правила этой игры и вдохновенно врал. А Петя врать не мог и воспринимал эти дежурные вопросы очень нервно. И еще. Он сильно заикался, и я не мог себе тогда представить, что он станет актером, музыкантом, выйдет на сцену. Он не играл в компании на гитаре. Мне казалось, что у него вообще нет слуха и голоса. Было видно, что у него громадное желание осуществиться, как-то выйти за эти пионерские рамки, но за счёт чего он собирается это сделать - было не очень понятно. Ну не за счёт же одного желания? Да, он переводил, то ли со шведского, то ли с норвежского, как и его мама, но это были очень робкие попытки. А потом он ушел в банщики. И... на некоторое время я потерял его из виду».
Мир, который сейчас, из сегодняшнего дня, кажется очень простым, на самом деле был устроен очень сложно. Как слоеный пирог, он вмещал в себя множество уровней: мутные партсобрания и тревожащие душу разговоры за закрытыми дверями, тяжёлые разносы начальства и пьяные братания с ним же, кондовые статьи в печати и смелые рукописи в столе, интриги и сплетни, дружба и любовь (и все это не выходя за пределы редакции), ответы на письма трудящихся и командировки за счёт государства в любую точку СССР, тяжелая безысходность и надежды, надежды, надежды... Ни в одной из биографий Мамонова вы не найдете упоминаний об этой, первой его работе - учётчиком писем и корреспондентом в отделе коммунистического воспитания. Просто: «поменял множество профессий, от переводчика с норвежского до лифтера».
«Вскоре после ухода из редакции Петя пригласил нас, своих друзей, в баню. Он работал в Оружейных банях, недалеко от Маяковки, и не простым банщиком, как мы думали, а обслуживал «кабинеты», -рассказывает Сергей Макеев, детский писатель. - Мы с удовольствием посидели, а Петя, тоже не безудовольствия, рассказал, как тут зарабатывают деньги, на всяких мелочах, и какая приличная сумма набегает в результате».
«Конечно, у Пети была своя особенность, - рассказывает Сергей Макеев. - Он сильно запивал. Даже кодировался, «зашивался», как тогда говорили. В принципе, он уже почти был талантливым журналистом, но, получая, например, командировочные деньги и вырываясь на просторы нашей Родины, мог устроить такое, что потом долго приходилось расхлёбывать результаты этой командировки. Но у Пети и тогда было несколько натур, он был сложно устроен».
Одно его лицо было известно всем «пионерцам», он всегда артистично, взахлеб заикаясь, мог что-то рассказывать - и именно то, что поражало воображение и вызывало оторопь. Так, например, я помню рассказ о ножевом ранении, которое получил Мамонов где-то на троллейбусной остановке. Девушкам -обязательно про какие-нибудь немыслимые оргии. Но было и другое лицо.
«Он тогда уже очень много читал и был на самом деле очень серьёзным, думающим человеком. И не только начитанным, но и «наслушанным»: я, например, был поражён, когда он показал мне свою коллекцию музыки - и джазовой, и рок-музыки, причём выбор у него был очень своеобразный, в нём тоже чувствовалась обдуманность», - вспоминает Сергей Макеев. Как-то раз один из художников, которые делали иллюстрации к детским рассказам и стихам, сказал Макееву: знаешь, на кого похож Петя? На молодого Толстого или Солженицына.
Художники «Пионера» - особая статья в жизни Пети Мамонова. Для «Пионера» рисовали настоящие мастера, лучшие иллюстраторы того времени. У них были свои мастерские, они вели совсем другой образ жизни. В этой среде Петя Мамонов впервые ощутил настоящий дух московской богемы. Художники зарабатывали значительно больше, чем корреспонденты и начинающие писатели и поэты. Это тоже отличало их среду от среды людей пишущих. Деньги давали им ключ к свободе.
Лицо второе. Банщик
Большие, серьёзные деньги стали идефиксом для Петра Мамонова начала 80-х. Деньги, которые должны были сделать его настоящей, а не понукаемой кем-то, даже из благих побуждений, личностью. Личностью, которая сама выбирает путь...
«В те годы, - вспоминает предприниматель Александр Шмуклер, - я, совсем молодой человек, хотел крупно зарабатывать. Ни одна официальная работа таких возможностей не давала. Тогда я навел справки и устроился грузчиком в гастроном на площади Восстания. Что мы делали? Например, продавали списанные, то есть просроченные молоко и кефир.
Я сидел за прилавком на корточках. Сидел часами. От этого сидения потом сильно болели ноги и кружилась голова. Продавец делал вид, что дает молочные бутылки с прилавка, а я... подставлял ему те, что находились под прилавком в ящике. Никто ничего не замечал. Это был только один способ из десятков других. Таких «хлебных» работ в Москве можно было найти немало, просто надо было наводить справки и искать знакомых».
В одной из первых песен группы «Звуки Му» есть такие слова - «Мы делаем деньги... Фальшивые деньги...». В той интонации, с которой Мамонов поёт, слышна и горечь, и мрачная ирония, и... глухой, но упрямый азарт. Тот неизбывный азарт, с которым он делал всё: приносил простыни в кабинеты Оружейных бань, таскал ящики в гастрономе, нажимал на кнопку лифта, что тоже, как ни странно, приносило в те годы какие-то деньги. Но дело было не только в деньгах. Если бы только в них - Мамонов никогда не стал бы Мамоновым. Благодаря этим попыткам заработать «кучу бабок», которые заняли несколько лет его жизни, поэт и композитор, артист и режиссёр Мамонов получил бесценный опыт общения с «задним двором» московской жизни, вонючим, страшным, полным отвратительных и колоритных персонажей, бомжей, людей самых экзотических городских профессий, алкоголиков, тунеядцев, бродяг, барыг, таксистов... Среди них он, тоже персонаж по-своему удивительный, чувствовал себя органично. Иначе бы не продержался так долго.
Эта чернота советской жизни, чернота её закоулков, её подъездов и пустырей, её опустившихся людей другого бы свела в могилу или вышвырнула вон. Он получил от неё всё, что мог.
«Как-то в начале 80-х, - рассказывает Ася Друянова, - я встретила Петю, который выходил из универсама на Самаркандском бульваре. Он ласково со мной поздоровался и рассказал, что поменял уже несколько работ, а вот сейчас нигде не работает. Меня поразила одна деталь: в руках Мамонов нёс огромный ящик, доверху набитый продуктами. В те годы это было в диковинку, в магазин советские люди ходили, чтобы купить полкило сосисок, батон хлеба, пакет молока, трехкилограммовый пакет мерзлой картошки. В коробке у Пети лежала куча свертков. Вот это был безработный!»
Лицо третье. Музыкант
В 1981 году состоялся первый концерт группы «Звуки Му». Впрочем, названия у детища Мамонова и Александра Липницкого, отцов-основателей «Звуков...», тогда ещё не было. Была только идея. Но кроме идеи и кое-что другое, вполне осязаемое и материальное. Саша Липницкий - одноклассник и друг Мамонова, был приёмным сыном знаменитого Виктора Суходрева, личного переводчика Л.И. Брежнева. Оба жили в огромном старом дворе в Каретном ряду. Существует легенда, что когда алкаши во дворе уставали стучать в домино или обсуждать футбол, они кричали: «Петя, давай!», и тогда Мамонов ставил на окно магнитофон и отплясывал прямо на подоконнике жуткий твист. Когда Мамонов и Липницкий встретились, чтобы обсудить, как теперь говорят, «проект», им было уже по тридцать. Самое время начинать жить заново. Липницкий и Мамонов давно увлекались рок-музыкой, но если у Мамонова были только пластинки, то у Липницкого - настоящая привозная аппаратура и отцовская дача на Николиной Горе (где позднее побывали и Гребенщиков, и Цой, и многие другие легенды отечественного рока), плюс огромная квартира на улице Каретный Ряд. Было где встречаться, где репетировать, где делать песни. «Человек с улицы» пришел в огромную квартиру переводчика Брежнева. Это было символично. Революция в мозгах начиналась с музыки.
В 1984-м, когда возникли «Звуки Му» и когда Мамонов окончательно «завязал» с деланием «фальшивых денег», он уже написал свои первые песни. Интересно, что в первом составе группы принимали участие такие разные люди, как журналист Артем Троицкий (наверное, он просто подпевал, потому что играть ни на чём не умел), художник Сергей Бугаев «Африка» (мальчик Бананан из фильма «Асса», исполнитель главной мужской роли), Сева Гаккель из «Аквариума», «Лёня» Павлов (ныне знаменитый московский диджей), то есть на проект контактный и заводной Липницкий «подписал» множество своих друзей, в том числе даже из Питера. Играл в первом составе «Звуков» и брат Мамонова, Алексей Бортничук. Но группой Липницкого «Звуки Му» (первая расшифровка, кстати, «звуки московских улиц») не стали. Они стали именно группой Мамонова. Они пели его песни. Они сделали его своим фронтменом, то есть солистом. Они «танцевали» от его имиджа.
То, что творил Мамонов со сцены, было очень непохоже на то, что делали другие рокеры этой первой постсоветской волны. Ни по голосу (он был у Мамонова глуховатый, надтреснутый, пел он как бы не вовне, на публику, на микрофон, а словно бы внутрь себя). Ни по стихам - Мамонову были чужды и протест, и вызов, и подростковое «мы». Это был голос взрослого человека, который много пережил, но словно бы так и остался там, в этом «заднем дворе» Москвы, с её грузчиками и таксистами, банщиками и бродягами. Играть и петь ТАК мог только Мамонов. «У нас была любовь, а теперь ремонт...». «Источник заразы - это ты...». «Люля-кебаб... Люляки баб... У каждой бабы есть свои люляки... Люляки баб». «Мы делаем деньги... Фальшивые деньги». Ну и, конечно, самым главным в «Звуках Му» была все-таки не смысловая или музыкальная составляющая, а те незабываемые зрительные образы, которые создавал он на сцене.
...Я помню тот единственный концерт «Звуков», который мне удалось увидеть на сцене ДК «Меридиан», где проходил очередной рок-фестиваль. Когда на сцену вышел Мамонов, многотысячный зал взревел от восторга. Я совершенно не понял, почему. Но вот началась песня, я протиснулся сквозь головы и плечи вставших в экстазе людей, чтобы что-то увидеть. И увидел. Мамонов, прижимая к животу гитару, в каком-то невообразимом пиджаке, в коротких брюках, двигался к залу на полусогнутых ногах, напоминая то ли больного полиомиелитом, то ли сумасшедшего, то ли шамана, то ли зека, который хочет до смерти запугать своих сокамерников. Его лицо было совершенно серым, землистым, даже зеленоватым от напряжения. Когда «Люляки баб» достигли апогея, вибрации стали чудовищно-быстрыми, он почти повалился на сцену, не переставая петь! Я вскочил с места и заорал вместе со всеми: «Давай! Мамон!» - и вдруг поймал себя на мысли, что это тот самый человек, который 10 лет назад в журнале «Пионер» выпускал «Боевой листок тимуровца». Все совпало. Та изнанка советской жизни, та её чернота, подноготная, гнилая, которая рано или поздно должна была вырваться наружу, освободиться, выплеснуться, - была здесь.
Однако вскоре романтика подпольных концертов и борьбы с милицией кончилась. Перестройка развела рокеров: одних она кинула в объятья Аллы Борисовны и зияющую пустоту стадионов, другие остались в «красных уголках», в своем подполье и рок-клубах. Начинается его следующая жизнь. Мамонов становится актером.
Лицо четвертое. Актёр
«Такси-блюз» - первая работа Павла Лунгина, в дальнейшем режиссёра фильмов «Олигарх», «Свадьба», «Бедные родственники», «Остров» - сразу становится участником конкурсной программы Каннского фестиваля и получает престижный приз жюри. Петя Мамонов играет в нём главную роль. Невероятная для него победа. Но сам Мамонов оценивает фильм Лунгина крайне скупо. «Фильм мне не понравился, - говорит он в одном из интервью. - Какая-то золушкина история. Несерьезно все это». А вот для многих зрителей фильм Лунгина стал культовым. Впервые, в 90-м году, когда СССР ещё существовал, то самое «дно» московской жизни, из которого вышел Петр Мамонов, было показано точно и достоверно. Это была мрачная, но очень пронзительная картина.
В 90-е годы в четвертой жизни Петра Мамонова происходит несколько важнейших событий.
Во-первых, он «работает по договору в театре Станиславского», как написано в его автобиографии. Сначала появляется «Лысый брюнет» (пьесу специально для Мамонова написал сын известного режиссера Камы Гинкаса, Даниил). Затем - «Есть ли жизнь на Марсе?», «Шоколадный Пушкин» и другие его театральные работы. Группа «Мамонов и Алексей» записывает диски, выступает с концертами. Наконец, появляется новый продюсер, директор, пресс-секретарь, помощник и главный стратегический партнер его жизни - жена Петра Алексеевича (она называет его только так) Оля. Именно она помогает Мамонову во всех его начинаниях, становится тем человеком, благодаря которому он осуществляет свою главную мечту - быть абсолютно независимым от всяческих начальников, систем и подсистем. Отныне Мамонов работает просто: он арендует зал, собирает зрителей и не делит ничего ни с кем - ни славы, ни денег, ни ответственности. И третье, может быть, самое главное событие - Мамонов кардинально меняет образ жизни. В конце 90-х в Верейском районе Московской области он строит большой деревенский дом (деревянную избу), затем второй, куда и переезжает на постоянное место жительства. Москва, с её адской суетой, соблазнами и постоянной депрессией, любимый город, навсегда остается позади.
Журналисты полюбили ездить к Мамонову в деревню.
Суровый человек, который ходит по деревенскому двору в тулупе и с топором, изрекая удивительно простые и важные истины о человеке, о боге и вере, откровенный и естественный, стал для поздних 90-х годов и для начала нового российского века чем-то вроде яснополянского Льва Толстого. Растут и дети Мамонова. «Мои дети без дела не сидят», - с гордостью говорит он в одном интервью. Один сын стал монахом, «несёт службу» в Иерусалиме. Другой заканчивает ГИТИС.
Описывать его знаменитые спектакли еще сложнее, чем рок-концерты. Помню, на «Лысом брюнете» герой спектакля с грустью вспоминает 80-й год, Олимпиаду, когда всех «тунеядцев» и «алкоголиков» выселили из Москвы за 101-й километр. А затем вдруг начинает странное перечисление: «Хлеб тогда стоил 13 копеек... Молоко - 16 копеек... Сигареты можно было купить за 10 копеек...» Зал - в начале 90-х - замер. Не засмеялся от несоразмерности тех цен и нынешних, а именно замер. От какой-то невыносимой и непонятной грусти. Впрочем, главное, конечно, у Мамонова не слова. На мой взгляд, Мамонов - великий актёр. Но актёр, играющий роли, которые написаны только им самим, для самого себя, и понять которые не каждый зритель сумеет до конца. А вот почувствовать эту дикую волну энергии, исходящую от Мамонова, сумеет даже малый ребенок.
Лицо пятое. Старец
И, наконец, пятая его жизнь - фильм «Остров». На просмотре фильма «Остров» в Московской патриархии священники, сидевшие в зале, крестились и произносили слова молитвы вместе с актерами, а во время обсуждения один из них сказал: «Прочитав интервью людей, которые снимали «Остров», я вдруг понял, что люди эти - невежественные и порочные, а значит, фильм сделан не ими, а самим духом святым!»
«Года полтора назад Петя Мамонов приехал ко мне в гости, - рассказывает Сергей Макеев. - Петя как всегда замечательно рассказывал, показывал, изображал, а потом вдруг без всякого перехода начинал горячо говорить о вере, о Боге, подходил к окну и, обратясь на восток, начинал истово креститься, говоря о себе как о человеке глубоко грешном. Должен тебе сказать, что одна из внутренних сущностей, которую он эксплуатирует и в жизни, и в своих театральных работах, образ человека смешного, неуклюжего, нелепого, образ юродивого, всегда был мне не очень приятен. Человечество давно, ещё в глубоком Средневековье, в своей нравственной жизни изжило любопытство к чужому уродству и юродству, то есть тому, что показывалось на площадях, в уличных цирках - лилипуты, женщина с бородой и так далее. Но, смотря на него, я вдруг вспомнил древнюю русскую былину «Вавила-скоморох». В этой былине человек упрекает скомороха - «...что ж ты пляшешь, юродствуешь, как язычник, как нехристь...» А Вавила-скоморох ему отвечает: «...а ты зайди, сосед, ко мне, посмотри, как я живу». Он заходит к нему в дом и видит, что Вавила истово молится, постится, живет скудно и праведно, видит даже железные вериги, которые тот накладывает на себя. И понимает, что был не прав. На самом-то деле скоморох глубоко верит, а кривляется на площадях из-за денег, чтобы прожить. Работа у него такая».
Сейчас Пете Мамонову пятьдесят шесть лет.
