Йя-Хха - Евгений Левкович: Мистер Мускул ( О Кинчеве)

О протоколе сионских мудрецов, крепостном праве в России, крещении китайцев в православную веру, постмодернизме и администрации Путина. Об этом и многом другом корреспондент Rolling Stone поговорил с Константином Кинчевым, заехав к нему на пару дней в деревню Саба Псковской области. В перерыве между разговорами они успели сходить в баню и накачать мускулы в тренажерном зале

Константин Кинчев сейчас не пьет. Успенский пост. Мы сидим около бани, расположенной прямо на берегу озера, тут же мостки, сделанные самим Кинчевым.

«Не бойся, от этого еще никто у нас не умирал. Пропотеешь, как следует, все шлаки из тебя выйдут, а потом сразу в озеро нырнешь. Самый кайф! А если плавать не умеешь, то у нас там лесенка есть, спустишься по ней в воду и просто окунешься».

Подходит жена Кинчева — Саша.

«Вот поэтому их и бьют в армии, — она показывает на меня. — Представляешь, приходят вот такие, хилые, с синяками под глазами, ничего не умеют. Ну как не побить?».

«Да, зелененький он, — соглашается Кинчев. — Сейчас пойдешь червей копать. Ты ведь хотел рыбу научиться ловить? А на что ты ее ловить собираешься?».

Саша останавливает мужа: «Накопай сам. Пусть он мне лучше обед поможет приготовить. Гречку-то варить умеешь?».

Мне везет, и обед обходится без гречки. Зато есть жареная картошка с грибами, сырный салат, помидоры и малосольные огурцы. «Лучшие в мире» - по заверению хозяев.

Огурцами всю деревню обеспечивает Тамара Ивановна, соседка-старушка. Под обед Кинчев рассуждает о нынешней политической ситуации в России: «Я полностью поддерживаю укрепление вертикали власти, которое проводит наш президент. Если бы он не начал этого делать, страна могла бы развалиться уже сейчас. Поэтому я за то, чтобы через новым президентом стал приемник Путина. Это будет маленьким шажком к монархии. А если к власти придут новые люди, то снова начнется передел собственности. Мы это уже все проходили».

Я прошу Сашу добавки - картошка с грибами явно удалась.

«Демократическая система голосования порочна по своей сути, поскольку учитывает только мнение большинства, — продолжает Кинчев. — А что такое большинство? В той же Думе голоса запросто можно купить. Депутатам башляют за то, чтобы они лоббировали выгодные для крупного бизнеса законы. Один наш знакомый, приближенный к власти, рассказывал, что стать в Питере депутатом стоит пятьсот тысяч долларов, а отбиваются эти сумасшедшие деньги всего за один год».

Саша добавляет, что и здесь, в Сабе, живет питерский чиновник, зарплаты которого явно не хватило бы на трехэтажный кирпичный замок.

«Если вниз по тропинке от нашей деревни пойдешь, то наткнешься на дачу. Думаю, там и миллионом долларов строительство не обошлось. А хозяин, если я не ошибаюсь, всего лишь озеленением города занимается».

***

После обеда мы выходим на улицу и садимся в джип Кинчева. Он ставит новый альбом «Алисы». Поначалу кажется, что это какой-то неизвестный, неизданный трек Rammstein. Гитары ревут, синтезаторы булькают.

Кинчев на сравнения реагирует спокойно. «Я заранее отдавал себе отчет в том, что ню-металл очень узкий жанр. Ничего нового в нем уже не придумаешь. Но мне было интересно попробовать. Я это сделал, и отбросил в сторону. Следующий альбом будет по стилю совершенно другим».

Тем не менее, от сравнений никуда не деться. Гитарная основа песни «Звери» полностью повторяет известный боевик Rammstein «Herzeleid».

Выясняется, что новый альбом «Алисы» «Изгой» записывался в Германии группой немецких звукоинженеров, тех самых, что в свое время работали над пластинкой своих известных на весь мир соотечественников.

Кинчев яростно выкрикивает: «Звери! Они - не люди!». Под «зверьми» Кинчев имеет в виду чеченских боевиков.

Взрывы самолетов да захваты школ…
Вот не полный перечень «славных» дел.
У зверя вместо Бога — чека да ствол.
Зверя лечит только отстрел.

«Мы ехали после псковского концерта, на котором ОМОН ради развлечения жестоко избивал алисоманов, — рассказывает Саша. — Я была в бешенстве. В машине как раз играл Rammstein, и под их музыку мне в голову пришел рефрен: “Звери! Они – не люди!”. Я выкрикивала его в такт музыки. А через несколько дней случился Беслан, и Костя написал эту песню…».

Кинчев с воодушевлением говорит о записи в Германии: «Немцы, оказывается, сводят музыку на минимальной громкости. Так лучше все слышно, на самом деле. Пятьдесят процентов успеха любого альбома в этом жанре зависит от работы инженеров. Поэтому мы им доверились. А вообще они были удивлены тем, как играет “Алиса”. Сказали, что Rammstein и Clawfinger — сынки по сравнению с нами».

Аналогии с Rammstein заканчиваются на песне «Черная», в которой Кинчев энергично и даже убедительно читает рэп.

Здесь слово «русский» не вполне политкорректно,
Вот «россиянин» — это «чисто» и «конкретно».
Строем роют по формату норы
Люди-телевизоры, люди-мониторы…

В окно машины стучит Вера.

«Пап, куда ты мой велосипед дел?»

— «Я не трогал», — оправдывается папа.

— «Как не трогал? Он возле террасы стоял, а теперь там его нет! Иди ищи».

Когда я первый раз был у Кинчева в гостях - в его московской квартире - меня поразил листок, висевший в прихожей. Это был режим дня, написанный родителями для Веры. Подъем во столько-то, уроки, уборка, игра на домре и так далее. Теперь Вера выросла, и листка больше не нет.

«Вера одно время увлеклась Мэрлином Мэнсоном, — Саша рассказывает о вкусах собственных дочерей, — старшая дочь узнала об этом, и отчитала ее. Мол, как ты можешь слушать эту ересь? Но я не против. Мэнсон хотя бы умный. Это не “Звери” с их кошмарными “минетами после уроков”… То же самое касается и Ильи Лагутенко. Не могу сказать, что я против, чтобы мои дети увлекались этой музыкой. Илья хотя бы образованный человек, книжки какие-то читает».

***

На следующий день, позавтракав, мы отправляемся в тренажерный зал. Кинчев соорудил его в пристройке, в нескольких метрах от дома, постелил паркет, поставил станок, купил штангу и гантели.

«После 35 лет мужчина, если не занимается собой, неизбежно начинает заплывать. Вот даже ты: я тебя год не видел, и уже могу сказать, что живот у тебя поплыл».

Для Кинчева качалка — это очень серьезно. Первое время принимал даже анаболики, например, креатин.

«Только очень осторожно, — говорит он, — перебор с этим делом может спровоцировать рак».

За год Кинчев добился того, чтобы рабочий вес его штанги был не меньше 70 килограмм. Он легко делает три подхода по десять раз с перерывом в полторы минуты.

«Я долго искал оптимальный вариант для себя, сколько раз в неделю заниматься. Даже пять раз пробовал, но остановился все же на трех — понедельник, среда и пятница. Каждый день — для определенной группы мышц. Первое время все болело по утрам, тем более, что я периодически увеличивал вес штанги. А сейчас организм полностью привык, и я уже начинаю сознательно искать этой боли. Без нее ощущение, что ничего не делаешь».

Я решаюсь на сорокакилограммовую штангу с лидером «Алисы» на подстраховке. С трудом выжимаю восемь раз.

«Тебе постоянно заниматься надо, — говорит Кинчев. — В Москве у меня рядом с домом, на Чистых прудах, тренажерный зал есть. Я купил абонемент, который дает право посещать его с двух часов дня до шести вечера. Мне как раз в это время удобно. К тому же мне там существенную скидку сделали. Если хочешь заниматься, то я в Москву вернусь — позвоню тебе, сможешь тоже в зал ходить. Замолвлю словечко. В зале заниматься гораздо лучше, чем дома. По периметру помещения зеркала висят, поэтому ты можешь следить за правильностью выполняемых тобой упражнений. Это очень важно. Ты вот, я смотрю, все неправильно делаешь. Когда со штангой приседаешь, у тебя колени начинает вести в сторону, а этого не должно быть».

***

Мы выходим на террасу. Саша показывает мне цветы, которые вырастила сама, и скамейку из толстых, выкрашенных в бордовый цвет бревен, смастеренную мужем.

«За один день воздвиг, — рассказывает она и смеется, — правда до этого я целый месяц нудила — сделай скамейку, сделай скамейку».

Около дома Кинчева, чуть ближе к озеру, живут «Алики». Так в деревне Саба называют семейство Алика Тимошенко — бывшего директора «Алисы», а ныне — «DDT».

Мы с Сашей отправляемся в прогулку по деревне. «А здесь Миша Нефедов живет — теперь уже бывший барабанщик “Алисы”».

Теперь понятно, почему маленькая Саба выглядит оазисом благополучия на фоне соседних разваливающихся деревень. Кинчев и компания облагородили здешние места.

«В Красногорском, в пяти километрах отсюда, живет Петя Самойлов, — продолжает Саша. — Но там, конечно, все хуже выглядит. Петька фактически там вырос. Мы сначала к нему в гости ездили, так и полюбили это место. А восемь лет назад решили строиться здесь сами».

Земля в Сабе дорожает с каждым годом — сейчас меньше чем за пять тысяч долларов участок не купить.

«Мы всем своим друзьям советуем — покупайте сейчас, потом нереально будет».

***

Кинчев лежит на диване и смотрит новости. В телевизоре показывают, как в какой-то московской квартире, уже несколько лет снимаемой чеченцами, спецслужбы обнаружили склад огнестрельного оружия и взрывчатки.

Кинчев хмуриться, потом встает с дивана и одевает калоши: «Ну, пошли в баню. Все готово».

Мы обходим дом «Аликов» и приближаемся к озеру.

«У тебя с сердцем все в порядке?» — интересуется Кинчев, открывая дверь бани.

—Вроде, да.

Мы заходим в парилку.

— Сколько градусов будет?» — спрашиваю с опаской.

— Обычно я в районе ста топлю. Но тебе по первому разу тяжело будет. Восьмидесяти хватит. В щадящем режиме. Вдыхай спокойно. Если хочешь, нос ладонями прикрой, дыши через них, так легче, — учит Кинчев. — Все. Я вижу ты пропотел как следует уже. Пошли на озеро. Только окунайся сразу с головой, а то не поймешь ничего».

Он сходу ныряет в ледяную воду, я с опаской спускаюсь по лестнице. Маршрут баня—озеро мы повторяем еще трижды.

А когда идем домой, разговор заходит о футболе: «ЦСКА кого-нибудь собирается покупать? А как же играть-то? С одним Вагнером в атаке? Он, конечно классный футболист, но рас**здяй страшный, выкладывается через раз». Оказывается, что Кинчев старается не пропускать ни одной футбольной трансляции.

***

Саша сидит на кухне за ноутбуком и редактирует пресс-релиз к альбому «Изгой», который сама же и написала. Меняет «это трудное дело» на «это дело трудное» и спрашивает у мужа: «Так ведь лучше?»

— «Однозначно!» — отвечает Кинчев и, повернувшись ко мне, продолжает: «Мы ко всему относимся серьезно, и к словам тоже. Это у вас, в постмодернистском мире, все хаханьки да смех*ечки, а у нас все серьезно».

Время подходит к полуночи, и мы садимся пить чай. В этом время по радио идет передача Бориса Гребенщикова об истории рок-музыки.

«Вот человек!» — восклицает Костя. «За что не берется — все делает талантливо и с тончайшим вкусом. Хоть энциклопедию издавай».

Гребенщиков рассказывает о каких-то западных группах и периодически почему-то зачитывает цитаты из Пушкина.

Каждый пассаж ведущего сопровождается восторгами Кости и Саши.

Несколько лет назад Кинчев говорил, что перестал читать светскую литературу, старается не смотреть телевизор и не слушать радио. Теперь он снова слушает, смотрит, и даже читает.

«Мне недавно предлагали книгу написать. А поскольку я не имею представления, по каким законам пишется проза, мне пришлось открыть несколько книг, чтобы попытаться понять, как все это делается».

— И что это были за книги?» — интересуюсь я.

— Довлатова, например, всего перечитал. Правда, мне не близки те вещи, которые он писал в эмиграции. Но “Заповедник” — это вершина.

От Довлатова мы постепенно переходим к русской литературе, а потом и к истории России вообще. «В царской же России все государственные решения принимались Собором, — говорит Кинчев. — Места в нем распределялись между людьми разных национальностей и вероисповеданий пропорционально их количеству в стране. Если русских 87 процентов, значит им предоставлялось большее число голосов, а, допустим, татарам — меньшее. Но при этом решение Собора вступало в силу только в том случае, если принято оно единогласно. Если же находился хотя бы один недовольный, соборяне заседали до тех пор, пока не приходили к компромиссу».

Я говорю, что система довольно разумная, но предполагаю, что вряд ли она на самом деле когда-то функционировала в таком идеальном виде.

«Когда Костя начинает о чем-то подобном говорить, журналисты его тут же обвиняют в русском фашизме», — замечает Саша.

Я пытаюсь объяснить, что дело, возможно, не в том, что говорит, а как говорит Кинчев.

«Ну, а как еще? Он вещи своими именами называет. Вот и все! Этот бесконечный поиск формулировок, чтобы никого не задеть и не обидеть, порождает лицемерие, и ничего больше. Вам не нравится правда? Тогда так и говорите, а не обвиняйте человека, черт знает в чем».

Саша не очень довольна, что разговор зашел в это русло. Но нас уже не остановить.

«Ты можешь думать обо мне, что угодно, но я отношусь к протоколам сионских мудрецов, как к правдивому историческому документу, — говорит Кинчев, — поэтому либеральную идею считаю безусловным вредом для моей страны. Так же, как большой ошибкой считаю отмену крепостного права».

«Крепостные, в большинстве своем, жили, как у Христа за пазухой, — поддерживает его Саша. — По крайней мере, знали, чем заняться, работали. А сейчас в нашей деревне, которая еще считается благополучной, осталось два землекопа. Остальные мужики пьют, многие не доживают даже до сорока лет».

В пол пятого утра мы отправляемся спать. На прощанье Кинчев рассказывает: «Мне тут звонили из администрации президента, не буду говорить кто. Предлагали встретиться, поговорить. Я не пошел».

«Почему?» — интересуюсь я.

«А зачем? Пока не вижу никаких дел от этой власти — одни громкие слова. Я только сказал им: “Если вы действительно считаете, что мои песни приносят пользу отечеству – я очень рад. Хотите — пропагандируйте их. А говорить не о чем».

«Мне сразу картинка в голове представилась, — добавляет Саша, — как этот человек, только повесив трубку, смотрит на огромный список из музыкантов и думает про себя: “Кинчева вычеркиваю. Звоню Земфире».

***

Утром я просыпаюсь первым. На часах пол десятого. В голове обрывки ночного разговора. Современный мир поделен между христианами и иудеями, но в передел активно вмешивается третья сила с Ближнего Востока. Хотя будущее, скорее всего, вообще за китайцами, которые уже почти захватили Сибирь. И дьякон Кураев недавно выдвинул «немного абсурдную», по мнению Кинчева, но «в чем-то не лишенную смысла идею: пока не поздно, надо обращать поселившихся на нашей территории желтолицых братьев в православную веру».

Кинчев и Саша просыпаются ближе к одиннадцати. Мы снова садимся на кухне, Саша печет блины.

«Дурацкий сон приснился, — рассказывает она, — будто к нам в дом заходит собака с огромной, непропорциональной телу головой. Мне страшно, я зову Костю, но собака, вроде бы, доброй оказывается. Я держу ее за поводок, и уже думаю, куда она у нас в доме поместится… Бред какой-то».

Уже позже, когда мы с Сашей пойдем в магазин, чтобы купить что-нибудь к обеду, она скажет: «Я ведь раньше часто наезжала на него, злилась за всякое. Но однажды мне наш батюшка сказал: “Ты не трогай его. У него очень тяжелый крест”. Я подумала, что если уже наш батюшка такое говорит, к которому Костя со всем букетом проблем пришел, то мне точно надо сидеть и помалкивать. И помогать мужу, по мере сил…

А другой батюшка, когда послушал “Солнцеворот”, отвел Костю и спросил: “Собрался идти против этого мира? Понимаешь, что тебя ждет? Не боишься?”

Но, переспросив несколько раз, сказал: “Иди с Богом!”».

Rolling Stone, 10 февраля 2007

адрес статьи в Интеренете:
Rollingstone

Опубликовано на сайте Йя-Хха 2007-12-27 15:54:39 (Morita)