Я посмотрела фильм «Игла», прочитала опубликованные здесь рецензии, интервью, данные главными авторами, и оказалась в странном положении: необходимо написать две разные, как говорили в старину, «критики» — на тот фильм, который видела, и на тот, о котором прочитала.
С чего начать?
Пожалуй, все-таки с фильма, который посмотрела,— быть может, мои впечатления заинтересуют будущих зрителей моего возраста и сходных вкусов, которые, как мне кажется, близки к вкусам и интересам «средних» зрителей. Итак, «критика» № 1, которую мне бы хотелось назвать:
«Еще один Ланселот»
«Но особенно отличался там сэр Ланселот Озерный, ибо во всех турнирах, поединках и схватках и не на жизнь, а на смерть, он превзошел остальных рыцарей и ни разу не терпел поражения, если только не было там измены или колдовства. И потому так умножилась воинская слава и честь сэра Ланселота...»
С тех пор, как полтысячелетия назад были записаны легенды о рыцарях Круглого стола, о короле Артуре и образце всех рыцарей сэре Ланселоте, за их приключениями с замиранием сердца следили тысячи читателей, слушателей, а потом и зрителей. Слава Ланселота действительно оказалась бессмертной. И никакой маскарад, никакая смена эпох, костюмов и социальных ролей не мешали влюбленному вниманию к Ланселоту, который воскресал то в костюме Атоса — графа де Ла Фер, то в обличье ирландских эмигрантов — благородного пирата капитана Блада или мустангера Мориса Джеральда. То под собственным именем появлялся в пьесе Шварца «Дракон» или под именем своего дальнего потомка — в картине Захарова «Убить Дракона!».
Со временем Ланселот научился отличной мимикрии. И только профессионалы с трудом узнавали его в лихих героях Гарри Купера или Грегори Пека.
Фильм «Игла» начался так обычно, что, казалось, нам сейчас покажут еще и еще раз повторенные откровения о «проблемах молодежи», о «конфликте поколений», о... Тем более, что за кадром звучала рок-песня в исполнении модного рок-певца, а через секунду мы увидели и его самого, узнали, потому что нас уже познакомил с ним экран телевизора.
С первых кадров то, что называется «атмосферой», опознавалось без труда — и небрежный стиль общения, и щеголеватая неприглядность городского быта, и какая-то необязательность диалогов. Да и зачем говорить, когда все «и так понятно» не только участникам действия, но и мне, неискушенному зрителю. Да, вот он — молодой человек, «выпавший» из общественных связей, человек — одновременно и угроза и жертва общества, наше «потерянное поколение» и т. д.
Но постепенно сквозь эту поверхностную узнаваемость примет современного молодежного проблемного кино стали проступать черты такой древней и, как мне показалось, такой чуждой этой новой культуре традиции, что я не поверила собственным глазам и собственным ассоциациям. Потому что в облике не просто современного молодого парня, но — современной рок-звезды, современного в каком-то смысле идеала — я увидела... Ланселота. И все, что прежде казалось не совсем понятным, зашифрованным, чуждым, вдруг выстроилось в поразительно ясную конструкцию.
Да, Моро никак социально не привязан, не обременен никакими бытовыми обязательствами, нигде «не служит», «не учится», «не прописан». Но разве Ланселот служил где-то и чему-то, кроме своих рыцарских принципов и своих представлений о справедливом и должном? Разве он, вечный скиталец, не отказывался от замков и благородных невест — чтобы не потерять свободу странствий и свободу подвигов?
И какие «мотивы» нужны Ланселоту, чтобы пуститься в путь? Да никаких — ведь всегда найдутся зловредные великаны или страдающие в заключении девицы. Первых нужно покарать, вторых — освободить.
Этим и занимается герой «Иглы» Моро — Ланселот-88. Причем занимается в строгом следовании традиционным рыцарским сюжетам: прибытие в новое место, встреча с кем-то (чаще всего с девицей или благородной дамой), кто нуждается в защите, борьба с огромным количеством абсолютно превосходящих сил противника — тут годятся и великаны, и сотни рыцарей (и, добавим, нанятые убийцы, прислужники «босса», спекулянта наркотиками). Наконец, победа... или — поражение, определенное никак не силой врага, но его коварством, не понятным благородному рыцарскому сознанию...
Специалисты по социальной психологии утверждают: архетипический сюжет (то есть сюжет, сложившийся на заре культуры) есть сильнейшее средство привлечения массового зрителя (читателя). А если к нему добавлен архетипический герой (из той же культурной давности) — сочувствие большинства аудитории гарантировано. Справедливость этого я почувствовала на себе: старая, как мир, сюжетная схема и совсем новый, с первого взгляда, для нашего экрана герой, но обладающий благородством, мужеством и красотой легендарных рыцарей, исправно делали свое дело. Я следила за всем происходящим с сочувствием, мне было интересно, и хотя я понимала, что в наше время такая история добром не кончится, что авторам не хватит мужества на «хеппи энд»,— я все же верила в счастливый исход этого приключения, потому что Ланселот бессмертен, ведь ему предстоит совершить еще множество подвигов. Особенно в наше время, когда так велик дефицит рыцарства, бескорыстия, отваги.
Вот-вот. Здесь мы приходим, по-моему, к главному: как воздух, нужны нашему экрану, да нет — жизни, герои, в которых можно влюбляться и которым захотелось бы подражать.
Ланселот — замечательный пример для подражания, достойнейший объект любви. И пусть нас не пугают непривычные «доспехи», в которые облачен рыцарь восьмидесятых. Пусть не отталкивают непривычная манера общения, чрезмерность внутренней свободы и независимость от обстоятельств — все это очередной маскарадный костюм благороднейшего и совершеннейшего из рыцарей. А то, что кумир рок-культуры вдруг неожиданного слился на экране с вечным идеалом мужской силы и человеческого благородства — так это же прекрасно! Это значит, что заповеди многовековой давности имеют цену в глазах молодых, а следовательно, у нашей культуры, у нашей цивилизации есть надежда на будущее.
«Критика» № 2, которую я назову — «Послание к посвященным»
У молодых — это было от века, и это так и должно быть — своя культура, свой язык, свой круг общения, круг чтения, круг смотрения и слушания. Точнее, среди молодых — так же, как и среди взрослых, — таких «кругов» множество. И если верить рецензиям, написанным молодыми критиками, фильм «Игла» доступен для понимания только тем, кто принадлежит к «кругу», кто умеет «готовить коктейль», а потом наслаждаться его горьковатым вкусом «до вишенок на дне»...
И тогда я пытаюсь (только с подсказки молодого критика, потому что, повторяю, пока я смотрела фильм, а потом думала о нем, у меня не возникало подозрений в его загадочности) если не «прочитать шифр», то во всяком случае понять, что зашифровано.
И здесь сталкиваюсь с главным, что поначалу показалось мне не совсем привычным, но потом послушно легло в открывшуюся для меня схему. Это — положение слова. Это практически отсутствие диалога, беседы, словесного комментария. И это — ужасная мысль о том, что герои фильма не говорят между собой не потому, что, как мы привыкли думать, слово девальвировалось, обесценилось ложью, а потому, что им не о чем говорить. Те простые отношения и действия, которыми они связываются друг с другом, действительно не требуют разговоров. «Мне негде жить» — посыл. Молча брошенные ключи — ответ. Тема исчерпана. Если бы квартиры не было или гостя там принять не хотели бы — промолчали бы. А почему — нет или не хотят — неважно, действительно не важно. Потому что гостю нужна крыша, а не контакт. И так далее. Вот почему эта возрожденная на киноэкране современная «песнь о Ланселоте» рождает ощущение всеобщего абсолютного одиночества. Некоммуникабельность становится страшной не потому, что люди утратили связи, но потому, что им нечего связывать! И это впечатление вдруг оказывается более сильным и горьким, чем удовлетворение от сознания общности идеалов и общих представлений о должном и благородном. И начинаешь бояться: что, если сэр Ланселот остается рыцарем — по привычке? И его реакция на зло — скорее рефлекторное действие мускулов, чем выбор, сделанный по убеждениям или зову сердца?
Не хочется в это верить... Страшно... А вдруг сегодня, во время общего подъема, тогда, когда так нужны рыцари, поражающие драконов, когда есть за что бороться и с кем — вдруг они, молодые, зададут вопрос, приличный разве эпохе застоя: зачем жить? И не найдут ответа...
Нет, давайте поверим, что им, шифрующим послания друг к другу, есть о чем говорить, есть что защищать и с чем бороться. Послушаем песни того же Цоя: «перемен, мы ждем перемен... перемен требуют наши сердца...»
P. S.: Есть в картине еще один авторский «ход», о котором хотелось бы сказать особо. Это — теле-фон (то есть телевизионный фон), который постоянно вклинивается в действие. Как же в сравнении с Ланселотом — разоблачают себя эта мнимая телевизионная подлинность, эта умилительная «положительность», которая якобы воспитывает молодежь! Как мучительно стыдно смотреть на льющуюся с экрана немыслимую парадную фальшь — рядом с такими «репортажами», с таким «прямым эфиром» даже легенды о рыцарях Круглого стола выглядят документальной правдой.)
